(род. в 1870 г. - ум. в 1918 г.)
Знаменитый русский военачальник, генерал-лейтенант, участник русско-японской, Первой мировой и Гражданской войн, один из основателей белого движения.
Награжден двумя орденами Святого Георгия 4-й и 3-й степеней (1905, 1915 гг.). Автор книг «Кашгария и Восточный Туркестан», «Сведения, касающиеся стран, сопредельных с Туркестаном» (1901 г.).

Щедро полита «красной» и «белой» кровью русская земля. Каждая сторона отстаивала свою правду. Кто виноват? Кто прав? История десятки лет взвешивает на своих весах поступки и жизни, но ответа не дает. Нет в братоубийственной войне и настоящих победителей. Один из участников «Ледового похода» Добровольческой армии прапорщик С. Пауля писал:
«Человеческая жизнь есть жертва и искупление жертвы, и человек не имеет права осуждать и судить другого человека». А вот подумать, понять и просто простить всех, участвовавших в войне, необходимо, чтобы не приумножать зло.
Будущий неустрашимый генерал и один из зачинателей белого движения Лавр Егорович Корнилов (благозвучное отчество Георгиевич появилось в его послужных списках с началом стремительной карьеры) родился 18 августа 1870 г. в небольшом городке Усть-Каменогорске (Казахстан). Его отец, глава многодетной семьи, с честью отслужив в казачьих войсках, сумел получить младший офицерский чин хорунжего. Выйдя в отставку, он устроился писарем в волостной управе Семипалатинской области. Мать Лавра была простой казашкой из кочевого племени. Внешне сын пошел в нее: выдающиеся скулы, узкий разрез черных глаз. Но в жизни он равнялся на отца и мечтал о воинской службе. Корнилов-старший после окончания Лавром местной приходской школы с большим трудом устроил сына в Омский (Сибирский) кадетский корпус. С детства любознательный, тянущийся к книгам и знаниям юноша рано осознал: чтобы добиться чего-либо в жизни, надо во всем быть первым. Закончив корпус с наивысшим баллом, он поступил в Михайловское артиллерийское училище (1889 г.), а три года спустя безропотно отбыл служить в Туркестанскую артиллерийскую бригаду. Для многих это было бы крахом карьеры, а для молодого поручика — поприщем, где можно с честью служить Родине.

В 1895 г. Корнилов поступил в Академию Генштаба. «Скромный и застенчивый артиллерийский офицер, худощавый, небольшого роста, с монгольским лицом, был мало заметен в академии и только во время экзаменов сразу выделялся блестящими успехами по всем наукам», — вспоминал в мемуарах генерал А. П. Богаевский. Да и как Корнилов мог плохо учиться, если понятие о высокой ответственности воина привил ему отец. На подаренной сыну книге «Собрание писем старого офицера своему сыну» простой казак написал: «Кому деньги дороже чести — тот оставь службу. Петр Великий». Академию Генштаба Лавр Георгиевич окончил с малой серебряной медалью и досрочно получил капитанский чин. Один из лучших выпускников академии предпочел Туркестанский округ престижному, но скучному прозябанию в столичных штабах. В свои 28 лет он свободно владел языками народов Туркестана, а также персидским, татарским, английским, французским и немецким. На таджикском даже стихи писал. О его службе на границе с Афганистаном можно было написать не один приключенческий роман. Став военным разведчиком (1899—1904 гг.), капитан Корнилов неожиданно исчезал из штаба, чтобы появиться в облике паломника-мусульманина или восточного купца на территории Персии, Афганистана, Индии и тщательно изучить дороги, состояние местных ресурсов и военные объекты. Результатом трудной «служебной командировки» в западную часть Китая стали не только ценные разведданные, но и книга «Кашгария, или Восточный Туркестан», изданная под псевдонимом «Капитан К.». В нее, как и в книгу «Сведения, касающиеся стран, сопредельных с Туркестаном», вошло много интересного материала, ставшего значительным научным вкладом в этнографию этих регионов.
В таких опасных «путешествиях» у Корнилова выработалось абсолютное презрение к смерти при выполнении воинского долга. Бесстрашие и командирскую смекалку он проявил во время русско-японской войны. В дни всеобщего отступления под Мукденом Корнилов с боем вывел из окружения три стрелковых полка. Он был удостоен ордена Св. Георгия 4-й степени, а полученный чин полковника ввел его, сына простого сибирского казака, в права потомственного дворянина.
После войны Лавр Георгиевич зарекомендовал себя в столице способным генштабистом, получил престижное назначение военным агентом (атташе) в Китае (1907—1911 гг.). Прекрасный дипломат, хорошо знающий Восток, не нашел общего языка только со своим соотечественником — русским послом Гирсом. Зато успешно вел «войну улыбок» с коллегами из других посольств. Почувствовав «стиль» опытного разведчика, его не раз пытались «прикормить», пожаловав ордена Франции, Германии, Англии, Японии и Китая.
Честный и неподкупный характер Корнилова проявился и во время командования 2-м отрядом Заамурского корпуса пограничной стражи (1911—1913 гг.), где он беспощадно вскрыл должностные злоупотребления в хозяйственном управлении. Дело с трудом замяли, а «неудобного» генерал-майора перевели с февраля 1914 г. на остров Русский командовать 1-й бригадой 9-й Сибирской стрелковой дивизии. Но уже в августе он отбыл в действующую армию на Юго-Западный фронт. Генерал Деникин, сражавшийся рядом с 48-й Стальной пехотной дивизией Корнилова, восхищался его личной храбростью, «которая страшно импонировала войскам и создавала ему среди них большую популярность, наконец, высокое соблюдение воинской этики в отношении соратников — свойство, против которого часто грешили многие начальники».
В первом наступлении русских войск через перевалы Карпат Стальная дивизия Корнилова открыла возможность дальнейшего похода по территории Венгрии, на Будапешт и Вену. Но командующий 8-й армией А. А. Брусилов не использовал удачный плацдарм для наступления и неожиданно направил корниловскую дивизию и бригаду «железных стрелков» Деникина на Краков. Город взять не удалось. Под
натиском превосходящих сил противника авангардная группа русских войск вынуждена была отойти с боями. Генерал Корнилов, чтобы дать возможность прорваться отступающим войскам, провел мощную контратаку и спас дивизию, понесшую большие потери. Он получил высший офицерский чин — генерал-лейтенант. Имя и подвиг Корнилова прогремели по всем фронтам Первой мировой.
Виновник неудачного похода на Краков генерал Брусилов с удивлением отмечал: «Странное дело, генерал Корнилов свою дивизию никогда не жалел, во всех боях, в которых она участвовала под его начальством, она несла ужасающие потери, а между тем офицеры и солдаты его любили и ему верили... Правда, он и сам себя не жалел, лично был храбр и лез вперед очертя голову...» Когда наступавшие австро-германские войска под командованием фельдмаршала А. Макензена прорвали оборону русских в предгорьях Карпат, 48-й дивизии досталась роль прикрытия при отступлении. Корнилов, не имея объективной информации о численности противника, об общем положении на линии фронта, совершил несколько принципиальных ошибок и не сумел своевременно отойти. 24 апреля 1915 г. дивизия оказалась полностью отрезанной от русских войск. Помощи ждать было неоткуда. Отказавшись от капитуляции, обеспечивающей всем солдатам жизнь, но в плену, Корнилов решился на прорыв. Вырваться сумели только один полк и батальон, но они вынесли из окружения все знамена дивизии. В этом прорыве большая часть арьергардного отряда была полностью уничтожена. Дважды раненного Корнилова бойцы укрыли в горах. Дивизия была пленена, и 28 апреля 1915 г. та же участь постигла Лавра Георгиевича.

Но героические действия 48-й в окружении спасли от разгрома всю 3-ю армию Юго-Западного фронта. На поверку это стало подвигом. Даже все рядовые были награждены Георгиевскими крестами, а Корнилов получил орден Святого Георгия 3-й степени. О награде генерал не знал, плен считал позором. Прекрасные условия содержания и наличие денщика не радовали, и он дважды пытался бежать. За ним усилили надзор. Тогда Лавр Георгиевич несколько недель не ел, пил чифир и довел себя до госпиталя. Раздобыв при помощи чеха-аптекаря отпускные документы, он под видом австрийского солдата сбежал. Побег обнаружили случайно через несколько дней на отпевании одного из соратников, но перехватить беглеца не сумели. Корнилов стал единственным из 60 плененных русских генералов, который сумел вырваться из плена. Его портреты с орденом Святого Георгия заполнили первые полосы газет и журналов.
Слегка подлечившись, Корнилов принял 25-й армейский корпус и Февральскую революцию встретил в окопах. Печально знаменитый «Приказ №1» Петроградского Совета, уравнявший в правах командный и рядовой состав, превратил армию в стадо митингующих и мародерствующих анархистов. Теперь любой приказ командира воспринимался как происки контрреволюции. Корнилов на постах главнокомандующего войсками Петроградского военного округа и командующего 8-й армией Юго-Западного фронта пытался привести защитников Отечества в чувство, и благодаря его авторитету это частично удалось. Наступление вверенной ему армии в июне 1917 г. стало последним сознательным боевым действием против немецких войск, увенчавшимся победой, хотя и временной.

Правительство Керенского видело в Корнилове единственного человека, способного в критической ситуации спасти фронт от полного развала. Как главнокомандующий Юго-Западным фронтом и Верховный главнокомандующий русской армией Лавр Георгиевич поставил перед правительством ряд жестких требований: снова ввести смертную казнь на фронте и в тылу за нарушение воинской дисциплины и «изгнать из армии всякую политику, уничтожить право митингов». Верховный писал, что «за свои действия отвечает перед собственной совестью и всем народом...» Но его «решимость и твердое непреклонное проведение намеченных мер» уже не могли в корне изменить положения на фронте и в тылу. Временное правительство оказалось недееспособным, и Корнилов решился на военный переворот. В диктаторы он не стремился и признался бывшему сокурснику по училищу Сидорину: «Власти я не ищу, но если тяжкий крест выпадет на мою долю, то что же делать». Он честно предупредил Керенского. Ему приказали сдать должность. Верховный отказался и был объявлен мятежником.
«Я, генерал Корнилов, сын казака-крестьянина, заявляю всем и каждому, что лично мне ничего не надо, кроме сохранения Великой России, и клянусь довести народ путем победы над врагом до Учредительного собрания, на котором он сам решит свои судьбы и выберет уклад своей государственной жизни. Предать же Россию в руки ее исконного врага — германского племени — я не в силах. Я предпочитаю умереть на поле чести и брани, чтобы не видеть позора и срама русской земли. Русский народ, в твоих руках жизнь твоей Родины!» — писал Корнилов в воззвании.

Но вскоре Лавр Георгиевич понял, что сил на переворот не хватит, и передал пост. Бывший Верховный и поддерживавшие корниловский мятеж Деникин, Лукомский, Романовский и другие были арестованы. Им грозила бессрочная каторга. Офицеры, охраняемые преданным Корнилову Текинским полком, с честью ожидали своей участи в импровизированной тюрьме в г. Быхове. Но после большевистской революции их могли уже уничтожить без суда и следствия. 19 ноября 1917 г. быховские арестанты скрылись. Корнилов ушел со своими текинцами. Большой конный отряд не привлек бы внимания в хаосе, царившем в России, но несостоявшегося «диктатора» разыскивали большевики. Лавру Георгиевичу не впервой было менять внешность. До Новочеркасска — к месту встречи — он добрался под видом бедного старика-крестьянина Лариона Иванова.
На Дону уже создавалась так называемая «Алексеевская организация», ставшая основой будущей Добровольческой армии. Давнее взаимное предубеждение двух бывших «верховных» с трудом удалось пригасить путем распределения обязанностей. М. В. Алексеев взял на себя вопросы внутренней и внешней политики и заведование финансами, Л. Г. Корнилов — создание и руководство контрреволюционной армией, а генерал А. М. Каледин — управление Донской областью и казачьим войском.
В январе 1918 г. «триумвират» собрал под знамена Добровольческой армии всего 3700 бойцов, из которых 2350 были офицерами. Донское казачество, уставшее от войны, не стремилось присоединиться к белому делу против большевиков. Оно надеялось на сохранение казачьих привилегий. Положение на Дону стало шатким. Лавр Георгиевич принял решение уходить на Кубань, чтобы пополнить силы и получить хотя бы достаточное продовольственное обеспечение. Его слово было законом для добровольцев. Один их них, Р. Гуль, писал, что в нем «не чувствовалось его превосходительства, генерала от инфантерии. Простота, искренность, доверчивость сливались в нем с железной волей, и это производило чарующее впечатление. В Корнилове было «героическое». Это чувствовали все и поэтому шли за ним слепо, с восторгом, в огонь и воду».

1-й Кубанский поход, названный Ледовым, был, по сути, выходом к Советам. Непрекращающиеся столкновения с большевиками изматывали белую гвардию. Корнилов все чаще шел в первых рядах в атаку или оставался прикрывать прорыв. Проход через каждую кубанскую станицу требовал огромного напряжения сил и жертв. От желания обосноваться в Екатеринодаре пришлось отказаться. Город перешел к большевикам. Корнилов принял решение: «Мы пойдем за Кубань и там, в спокойной обстановке, в горных станицах и черкесских аулах, отдохнем, устроимся и выждем более благоприятных обстоятельств».

Большевики, обеспокоенные появлением небольшой, но упорной, сплоченной, дисциплинированной Добровольческой армии, приняли решение уничтожить ее при переправе 5 марта 1918 г. Сражаясь из последних сил, применяя весь военный опыт, Корнилов через пробитую брешь увел добровольцев в лесистые предгорья Кавказа. Здесь к ним присоединились разрозненные отряды, и теперь в рядах белогвардейцев было шесть тысяч человек. Довольно грамотный и отчаянно смелый план Корнилова с этими силами захватить кубанскую столицу имел мало шансов на успех, тем более что генерал, как человек чести, не мог оставить огромный обоз с ранеными на произвол судьбы. Половина наиболее дееспособной пехоты под командованием генерала Маркова осталась охранять обоз на левом берегу.

Переправа через Кубань прошла успешно и спокойно. В станице Елизаветинской белых тоже не ждали, и они легко выбили красноармейцев. 28 марта 1918 г. начался штурм Екатеринодара. Корнилова не пугало, что революционные полки в городе более чем втрое превосходили его армию. Белогвардейцы сумели захватить городское предместье, но полностью сломить сопротивление красных частей не удалось. Потери белых были огромны для их малочисленности, но они все еще верили в успех. Все генералы, кроме Алексеева, были против продолжения штурма. «И вместе с тем мы знали, что штурм все-таки состоится, что он решен бесповоротно», — писал Деникин в «Очерках русской смуты». Там же приведены и аргументы Корнилова: «Конечно, мы все можем при этом погибнуть. Но, по-моему, лучше погибнуть с честью. Отступление теперь тоже равносильно гибели: без снарядов и патронов это будет медленная агония...»

Штурм не состоялся. 31 марта 1918 г. шальной неприцельный снаряд противника пробил стену штаба. Корнилов был убит осколком в висок. «Он лежал беспомощно и недвижимо с закрытыми глазами, с лицом, на котором как будто застыло выражение тяжелых последних дум и последней боли. Я наклонился к нему. Дыхание становилось все тише, тише и угасло, — писал с болью Деникин, — люди плакали навзрыд, говорили между собой шепотом, как будто между ними незримо присутствовал властитель их душ. В нем, как в фокусе, сосредоточилось все: идея борьбы, вера в победу, надежда на спасение».
Генерал Деникин спас от разгрома подавленную горем и неудачами армию. Но прежде чем оставить позиции, боевого бесстрашного генерала, «глядевшего сотни раз в глаза смерти», тайно похоронили. Не было ни холмика, ни креста.
2 апреля большевики случайно обнаружили могилу. «Погоны полного генерала» выдали в покойнике Корнилова. Над трупом надругались: фотографировали, пытались повесить, а потом сожгли и развеяли пепел. «Безумные люди! — писал Деникин. — Огненными буквами записано в летописях имя ратоборца за поруганную русскую землю. Его не вырвать грязными руками из памяти народной».

А история до сих пор взвешивает на своих весах, чьи руки были грязнее, чья кровь была пролита за более правое дело...

Статистические данные по марковскому полку

"Полк был сформирован 12 (25) февраля 1918 г.
С этого дня в месте расположения штаба полка стал развиваться полковой флажок: черный, с белым Андреевским крестом, цветов формы одежды, принятой для полка и установленный комиссией 1-го офицерского батальона.

К концу дня окончательная организация Сводно-Офицерского полка, как тогда он был назван, свелась к следующему:

1-я рота - из 1-го Офицерского батальона при 4 пулеметах. Численный состав - свыше 200 человек. Командир - подполковник Плохинский.

2-я рота - из 2-го Офицерского батальона, пополненная частично чинами расформированных Школы Прапорщиков, Ростовской офицерской роты и разных команд. 2 пулемета. Около 200 человек. Командир полковник - Лаврентьев.

3-я рота - из 3-го Офицерского батальона. 3 пулемета. Около 200 человек. Командир - полковник Кутепов.

4-я рота - из Батайского отряда. 4 пулемета. Около 110 человек. За болезнью полковника Ширяева, командир роты - ротмистр Дударев.

Команда связи и подрывников - 28 человек.

При штабе полка - 5 конных офицеров-ординарцев.

При полку небольшой боевой и хозяйственный обоз и походный лазарет с сотней раненых и при нем несколько сестер милосердия, во главе с сестрой Пелагеей Осиповной, под наблюдением доктора Родичева. Были и санитары, они же и конюхи, почти все - офицеры, наиболее пожилые.

Всего в полку было около 800 человек."

Маршрут следования

Ольгинская.
Перед станицей Ольгинской армия была встречена "нейтральными" казаками, которые заявили, что просят пройти, не останавливаясь в станице. Корнилов ответил, что если нас не примут, то станица будет сметена огнем. Казаки покорились.
Реорганизация армии.
Мелкие воинские части были соединены в более крупные и образовались три отряда:
1) офицерский полк, поглотивший в себе мелкие офицерские образования, под командой г.-л. Маркова;
2) партизанский отряд — под командой г.-м. Богаевского и
3) Корниловский полк, под командой подполковника Нежинцева ; к этому полку присоединялись часто и оставшийся временно юнкерский батальон, чехословацкий инженерный баталион и др., под общим командованием обыкновенно г.-м. Казановича.
Собран совет о направлени дальнейшего движения. Походный атаман Попов ушел в Степной поход в зимовники. Добровольческая армия двинулась на юг.

Хомутовская (бой),
Кагальницкая,
Мечетинская,
Егорлыкская (бой).
Совет. Принято решение пойти на Кубань.
Лежанка Ставропольской области.
Бой 21 февраля (старый стиль) с большевицки настроенными жителями села.
Плоская,
Незамаевская,
Новолеушковская,
Старолеушковская,
Березанская (бой),
Журавская,
Кореновская.

4 марта тяжелейший бой с частями красной 39 пехотной дивизии под командованием Сорокина.

Все части были втянуты в бой. Окруженные со всех сторон, постепенно отходя, были близки к катастрофе. Насколько тяжело было положение, видно из того, что когда ген.Богаевский стал просить поддержки, ген.Корнилов послал ему отделение пехоты и 5 конных, а когда Богаевский повторил свою просьбу, ген.Корнилов заметил: - Не узнаю сегодня Африкана Петровича! Ведь я ему уже послал поддержку из двух родов оружия!
Корнилов узнает об оставлении частями генерала Покровского Екатеринодара и, не получая о его отряде точных известий, решает его искать на юге в аулах.

Усть-Лаба.
Бой. Переправа через Кубань.
Некрасовская (бой),
Филиповская (бой),
Рязанская (бой),
Шенжий.
Строевые части идут в Новодмитровскую.
Бой. Перед штурмом станицы добровольцы вынуждены были переходить вброд через разлившуюся речку Чёрную при сильном морозе.
День был пасмурный; шел мелкий дождик; низкие облака неслись, гонимые вечным норд-остом. Становилось все холодней и холодней. Тщетно укутывались добровольцы в свои лохмотья. Дождь промочил насквозь их убогую одежду, а в дырявых сапогах хлюпала ледяная вода. Прошли так половину пути. Норд-ост рассвирепел; его порывы слились в сплошную бурю. Дождь превратился в ледяные иглы, больно бившие по лицу. Верхняя одежда смерзлась и связала движение рук и ног. Лошади также покрылись ледяной корой и еле передвигали ноги. Добровольцы замерзали на открытых отрогах Кавказа. Наконец, вместо дождя стал падать снег гуще и гуще, и все затмевает степной буран. Роты подходят к речке, окаймлявшей ст. Новодмитриевскую. Маленькая речка от дождя превратилась в бурный поток и снесла все мосты. — Посадить пехоту на крупы коней и марш, командует Марков. Добровольцы не могут сами сесть верхом,— вся одежда превратилась в лед. Их подсаживают и поочередно перевозят через поток. Менее терпеливые бросаются сами в эту кашу из снега и воды, держа над головой винтовки и патроны. Артиллерия добровольцев молчит. Орудия вмерзли в грязь при остановке, и их бросили. Неприятельский огонь неистовствует, и грохот орудий вырывается из завываний бури. Добровольцы лезут на крутой, обледенелый откос берега. Скользят, падают; метель слепит глаза, руки коченеют от холодной, как лед, винтовки; вперед, вперед на эти бьющие в упор пулеметы! Вот кучка офицеров уже на гребне и ударила в штыки. Красные, не видя, сколько врага, бросают все и бегут через станицу. — Только наши баричи, — говорил генерал Марков, — могут драться в такой сатанинской обстановке.
Обоз направлен в Калужскую, в расположение генерала Покровского.
Георгие-Афипская (бой),
Елизаветинская (бой),
Екатеринодар (бой).
Вышли на запад от Екатеринодара в то время, как ждали с юга или с востока. Удар всеми силами без сомнения покончил бы с большевицким гнездом, но ген. Корнилов не мог не опасаться удара сзади по обозу с ранеными и оставил Марковскую бригаду почти целиком на левом берегу Кубани для его прикрытия.
Взять город с ходу не удалось. Большие потери при штурме города. Гибель главнокомандующего генерала Корнилова утром 31 марта (13 апреля). Командование принимает генерал Деникин.
II этап. Отступление от Екатеринодара (Пехота посажена на подводы. Тяжелораненые оставлены в Елизаветинской, где были добиты красными):
Гначбау (бой),
Медведовская (бой с бронепоездом красных. Бронепоезд подбит, армия получила боеприпасы),
Дядьковская Кубанской области (оставление в ней тяжелораненых. Всего оставлено 107 человек, а также: доктор, две сестры, два санитара и два большевика-заложника. Судьба раненых трагична: уцелело около 20 человек.
Журавская,
Бейсугская (бой),
Хоперская,
Ильинская (бой),
Успенскя (бой),
Балковская (бой),
Плоская,
Лежанка.
Бой. Из Лежанки послано два отряда: 1-й на Гуляй-Борисов (взят с боя), 2-й на Егорлыкскую, на поддержку восставших донских казаков. Оттуда отряд вместе с казаками пошел на Мечетинскую, Хомутовскую и Ольгинскую.
81 день похода, из них 45 дней в боях. 1050 верст пути. Выступили в количестве 3.000, вернулись, пополненные кубанцами, в количестве 5.000, оставив в степях могилы 400 убитых и вывезя 1500 раненых.

26 декабря вооруженные силы Алексеевской организации были официально переименованы в Добровольческую Армию. На Рождество был объявлен секретный приказ о вступлениии ген. Корнилова в командование армией, которая с этого дня стала именоваться официально Добровольческой. В воззвании (опубликованном в газете 27 декабря) впервые была обнародована ее политическая программа. В руках ген. Алексеева осталась политическая и финансовая часть, начальником штаба стал ген. Лукомский, ген. Деникин (при начальнике штаба ген. Маркове) возглавил все части армии в Новочеркасске; все остальные генералы числились при штабе армии. 27 декабря она переехала в Ростов.
     18 декабря полковнику л-гв.Уланского Его Величества полка В.С.Гершельману было разрешено приступить в Ростове к формированию 1-го Кавалерийского дивизиона. К 30.12 в 1-м эскадроне было 18 офицеров, во 2-м - 26 добровольцев при 4-х офицерских, к 10.01.1918 г. дивизион насчитывал 138 ч (63 офицера, 2 врача, сестра милосердия и 2 добровольца в 1-м и 62 добровольца при 5 офицерах во 2-м эскадронах). Среди офицеров было 3 полковника, 3 подполковника, 6 ротмистров (и им равных), 18 штабс-ротмистров, 13 поручиков, 24 корнета и 4 прапорщика, представлявшие 5 драгунских, 8 уланских, 7 гусарских полков и другие части; 5 офицеров были из л-гв.Уланского Его Величества полка, по 4 - 4-го и 15-го уланских, по 3 - 17-го уланского, 11-го гусарского, 2-го драгунского и 1-го Заамурского, 6 - пограничной стражи и 10 - казачьих частей.
     
 
Эшелон Корниловского полка прибыл в Новочеркасск 19 декабря, а к 1.01.1918 г. собралось 50 офицеров и до 500 солдат. "Офицеры приезжали в свой полк, и почти все становились на положение рядовых в офицерский роте", когда 30 января 1918 г. на Таганрогском направлении офицерская рота корниловцев (120 ч) сменила сводную роту своего полка, в ней было 120 ч. Как вспоминает один из них, "вокруг тишина, лишь из соседних вагонов доносятся песни о России...Долго не ложились спать...Все офицеры роты в один день стали близкими, родными. У всех одна мысль, одна цель - Россия...". Прибыли также офицеры ударных батальонов (ушедшие из Ставки накануне ее занятия большевиками, они в течение недели вели упорные бои с окружившими их большевистскими частями и, рассеявшись, смогли группами добраться до Новочеркасска) и Текинского полка, вышедшего из Быхова с Корниловым. К концу декабря формировались 1-й и 2-й Офицерские, Юнкерский, Студенческий, Георгиевский батальоны, Корниловский полк, кавалерийский дивизион полковника Гершельмана и Инженерная рота. Отрядом из сводных рот этих частей командовал с 30 декабря на Таганрогском направлении полковник Кутепов.
     
 
Наиболее крупными компонентами офицерского ядра Добровольческой армии стали, во-первых, офицеры, находившиеся в Новочеркасске с ген. Алексеевым с начала ноября, во-вторых, - вывезенные из Москвы, в-третьих, - петроградские юнкера, в-четвертых, - офицеры, прибывшие из Киева (т.ч. в составе Георгиевского и Корниловского ударного полков), в-пятых, - поступившие в Ростове. До выступления в 1-й Кубанский поход Добровольческая армия состояла из ряда соединений, которые почти все были преимущественно офицерскими. Это были:
     - 1-й Офицерский батальон - 200 чел. (подполковник Борисов), развернутый 15 декабря в Новочеркасске из 1-й (13 декабря переименованную из 5-й) офицерский роты;
     - 2-й Офицерский батальон - около 240 чел. (полковник Лаврентьев), развернутый в Ростове из переведенной из Новочеркасска 2-й офицерский роты;
     - 3-й Офицерский батальон - около 200 чел. (полковник Кутепов) - сформирован в Ростове 29 января 1918 г. из офицерских рот, входивших в отряд Кутепова под Таганрогом (1-я и 2-я из 2-го Офицерского батальона и Гвардейской));
     - 3-я офицерская (Гвардейская) рота - 70 чел. (полковник Кутепов), сформированная в Новочеркасске;
     - 4-я офицерская рота - 50 чел. (полковник Морозов), сформированная в Новочеркасске и сражавшаяся в составе отряда Чернецова;
     - Георгиевская рота (полковник Кириенко);
     - Морская рота - 70 чел. (капитан 2-го ранга Потемкин), сформированная в Новочеркасске;
     - Юнкерский батальон - 120 чел. (штабс-капитан Парфенов) из двух рот (ротмистр Скасырский и штабс-капитан Мезерницкий);
     - Отряд ген. Черепова - около 200 офицеров, навербованных в Ростове для обороны города;
     - Ростовская офицерская рота - до 200 чел. (капитан Петров) - из записавшихся в Ростове в Бюро Записи;
     - Офицерский отряд полковника Симановского - батальон 4-ротного состава имени ген. Корнилова, сформированный в Ростове);
     - Отдельный Студенческий батальон из двух рот - полковника Зотова и капитана Сасионкова (280 чел. при 25 офицерах), окончательно сформированный 8 января 1918 г. по инициативе группы офицеров-ростовчан, бывших студентов, прежде всего поручика Дончикова (командир ген. Боровский, пом. полковник Назимов), после похода из его состава осталось 30-40 чел. ;
     - Техническая рота - около 120 чел. (полковник Кандырин), сформированная в Ростове (послужившая впоследствии кадром для железнодорожной, инженерной и телефонографной Марковских рот);
     - Ударный дивизион Кавказской кавалерийской дивизии - около 120 чел. (полковник Ширяев и ротмистр Дударев) - регулярная часть, прибывшая в составе 80 чел. с Кавказского фронта ;
     - 3-я Киевская школа прапорщиков - 400 чел. (полковник Мастыка) из 2-х рот (подполковники Дедюра и Макаревич), переведенная в начале ноября из Киева и стоявшая гарнизоном в Таганроге и почти полностью погибшая в ходе большевистского восстания 17-22 января 1918 г. ;
     - Таганрогская офицерская рота - около 50 чел. (капитан Щелканов), вскоре влита во 2-й Офицерский батальон ;
     - 1-й Кавалерийский дивизион (полковник Гершельман) - 138 чел., в т.ч. 71 офицер, сформированный в Ростове в декабре 1917 г.
     
     Численность армии, однако, оставалась сравнительно небольшой, что было вызвано целым рядом причин. Прежде всего, далеко не все офицеры, проживавшие непосредственно в районе формирования Добровольческой армии, присоединялись к ней. И это обстоятельство было самым трагичным. В Ставрополе, Пятигорске и других городах Северного Кавказа и Донской области, не говоря уже о Ростове и Новочеркасске, в конце 1917 г. скопилось множество офицеров (см. выше), оказавшихся не у дел после распада армии, но по различным причинам не присоединявшимися к добровольцам. Основной причиной была продолжающаяся глубокая апатия, развившаяся после всего, перенесенного на фронте и обусловившая пассивное поведение офицерства в ходе октябрьских событий, неверие в возможность что-либо исправить, чувство отчаяния и безнадежности, наконец, просто малодушие. Других удерживала неопределенность положения Добровольческой армии, третьи просто не были в достаточной мере информированы о ее целях и задачах. Как бы там ни было, но им пришлось стать жертвой собственной нерешительности и недальновидности. По просьбе прославленного донского партизана полковника Чернецова был дан приказ по гарнизону Новочеркасска о регистрации офицеров. Перед регистрацией было устроено собрание для освещения положения в области., где выступили Каледин, Богаевский и Чернецов: "Г.г. офицеры, если так придется, что большевики меня повесят, то я буду знать - за что я умираю. Но если придется так, что большевики будут вешать и убивать вас, благодаря вашей инертности - то вы не будете знать, за что вы умираете". Из 800 присутствовавших записалось только 27, потом 115, но на следующий день на отправку пришло 30. Так и случилось. Чернецов доблестно сложил свою голову, а офицеры, оставшиеся в Ростове, скрывавшиеся, изловленные и расстрелянные, не знали, за что они погибли. В начале февраля была предпринята последняя попытка привлечь ростовское офицерство, но на собрание пришло всего около 200 ч, и из них большинство не поступило в армию ("Странный вид имели пришедшие: немногие явились в военной форме, большинство в штатском, и то одетые явно "под пролетариев". Это было не собрание офицеров, а худший род митинга, на который собрались подонки, хулиганы...Позорное собрание!"). "На следующий день в газетах было помещено объявление, предлагающее в трехдневный срок не вступившим в армию покинуть Ростов. Несколько десятков поступили в армию. Остальные... щеголявшие еще вчера по людным улицам Ростова в блестящих погонах, сегодня толпами стали появляться на вокзале без погон и кокард, с отпоротыми от шинелей золотыми пуговицами, торопясь покинуть опасную зону. Картина была омерзительная".
     
 
Из России приток добровольцев был крайне затруднен. В областях, занятых большевиками, и даже на Украине, невозможно было даже получить какую-либо информацию о Добровольческой армии, и подавляющее большинство офицеров о ней попросту ничего не знало. По появляющимся иногда в газетах сообщениям о "бандах Корнилова", которых вот-вот должны прикончить, не было возможности сделать выводы о действительном состоянии Белого движения на Юге. В Киеве даже весной 1918 г. о Добровольческой армии почти ничего известно не было: "доходившие с разных сторон сведения представляли добровольческое движение как безнадежные попытки, обреченные заранее на неуспех за отсутствием средств". "В Москве, к концу декабря, передавали, что на Дону уже собралась у ген. Алексеева большая армия. Этому верили и этому радовались, но...выжидали...стали говорить о неясности положения на Дону, включая даже сомнения о сборе там армии". Очень большую роль играла привязанность офицеров к своим семьям, существование которых надо было как-то обеспечивать в условиях тогдашней анархии и террора. Очень немногие могли пренебречь этими соображениями. Во второй половине ноября положение на путях на Дон резко ухудшилось, в январе 1918 г. стояли уже не заставы красных, а сплошной фронт их войск. Единственной возможностью было пройти только по глухим, незначительным проселочным дорогам, обходя населенные пункты. "Просачиваются немногие, дерзавшие до конца. Их число возросло снова, когда в конце января началась демобилизация армий на фронтах". Все это приводило к тому, что "пробивались сотни, а десятки тысяч в силу многообразных обстоятельств, в том числе, главным образом семейного положения и слабости характера, выжидали, переходили к мирным занятиям, или шли покорно на перепись к большевистским комиссарам, на пытки в чрезвычайку, позднее - на службу в Красную армию".
   
  Один из будущих добровольцев, находившийся в Киеве, вспоминал: "Я зашел в Аэро-фото-граммометрические курсы, где, я знал, было около 80 офицеров авиации. Они сидели, курили и обсуждали последние политические события. Я рассказал им о сведениях, полученных с Дона, и стал убеждать ехать туда с нами. Увы! Мое многочасовое красноречие пропало даром...никто из господ офицеров не пожелал двинуться на соединение с формирующейся антибольшевицкой армией". "Прежде всего, многие не знали о существовании ячейки Белой борьбы на Дону. Многие не могли. Многие не хотели. Каждый был окружен влиянием вражеских сил, боялся часто за свою жизнь или находился под влиянием своих родных, думавших лишь о безопасности своего близкого". Были, конечно, и примеры другого рода. Один из очевидцев Кубанского похода, рассказав о смерти одного из его участников, замечает: "Когда мы возвратились на Дон, к нам в Ольгинскую станицу приехал его старший брат, последний из трех братьев, оставшихся в живых. Он оставил молодую жену и маленькую дочь и приехал заменить своего брата. Его мать сказала ему: "Мне легче видеть тебя убитым в рядах Добровольческой армии, чем живым под властью большевиков". Но такое самоотречение не могло быть массовым.
   
  Очень существенным фактором, крайне отрицательно сказавшимся на численности Добровольческой армии, было ее фактически нелегальное существование. Атаману Каледину приходилось считаться с эгоистической позицией части донских кругов, надеявшихся "откупиться" от большевиков изгнанием добровольцев из пределов области, и та небольшая помощь, которая ей оказывалась, оказывалась по его личной инициативе. "Донская политика лишала зарождавшуюся армию еще одного весьма существенного организационного фактора. "Кто знает офицерскую психологию, тому понятно значение приказа. Генералы Алексеев и Корнилов при других условиях могли бы отдать приказ о сборе на Дону всех офицеров русской армии. Такой приказ был бы юридически оспорим, но морально обязателен для огромного большинства офицерства, послужив побуждающим началом для многих слабых духом. Вместо этого распространялись анонимные воззвания и "проспекты" Добровольческой армии. Правда, во второй половине декабря в печати, выходившей на территории советской России, появились достаточно точные сведения об армии и ее вождях. Но не было властного приказа, и ослабевшее нравственно офицерство уже шло на сделки с собственной совестью.... Невозможность производства мобилизации даже на Дону привела к таким поразительным результатам: напор большевиков сдерживали несколько сот офицеров и детей - юнкеров, гимназистов, кадет, а панели и кафе Ростова и Новочеркасска были полны молодыми здоровыми офицерами, не поступавшими в армию. После взятия Ростова большевиками советский комендант Калюжный жаловался на страшное обременение работой: тысячи офицеров являлись к нему в управление с заявлениями, "что они не были в Добровольческой армии"...Так же было и в Новочеркасске".
     Была и еще одна причина, о которой один из добровольцев сказал так: "Древнегреческая пословица говорит: "Кого боги хотят погубить, того они лишают разума"... Да, с марта 1917 года значительная часть русских людей и офицерства лишились разума. Мы слышали: "Нет Императора - нет смысла служить". На просьбу нашего начальника дивизии генерала Б.Казановича к графу Келлеру, не отговаривать офицеров от поступления в Добровольческую Армию, был ответ: "Нет, буду отговаривать! Пусть подождут, когда наступит время провозгласить Царя, тогда мы все вступим" (как было показано в предыдущей главе, "вступить"-то ему все равно пришлось, только тогда было уже поздно). Забыто было все, так четко нам втолкованое и ясно воспринятое в прекрасных военных училищах: повеление при отречении Императора, данная присяга, немецкий и интернациональный сапоги, попирающие родную землю...".
     Наконец, тех, кто все-таки решил пробраться на Дон, ждало множество опасностей. Добраться до Ростова и Новочеркасска из центральной России офицеру было чрезвычайно трудно. Вероятность быть заподозренными соседями по вагону и стать жертвой расправы была очень высока. На приграничных с Донской областью станциях большевиками с декабря был установлен тщательный контроль с целью задержания едущих на Дон добровольцев. Подложные документы не всегда спасали офицеров. "Их часто выдавали молчаливая сосредоточенность и внешний облик. Если в теплушке находились матросы или красногвардейцы, то опознанных офицеров зачастую выкидывали из вагона на полном ходу поезда". Сотни и тысячи офицеров погибли таким образом, не успев присоединиться к армии. Воистину, "сколько мужества, терпения и веры в свое дело должны были иметь те "безумцы", которые шли в армию, невзирая на все тяжкие условия ее зарождения и существования!" Вот один из эпизодов. В конце декабря из Киева с казачьим эшелоном выехал отряд во главе с полковником Толстовым. На ст. Волноваха поезд был окружен толпой, и казаки решили выдать "чужих" офицеров. Двое офицеров застрелились. Раздался голос полковника Толстова: "То, что сделали эти молодые люди - преступление. Они не достойны звания русского офицера. Офицер должен бороться до конца." Штыки наперевес выскакивают первые наши офицеры. Мы выстроились перед вагоном и совершенно спокойно прошли через расступающуюся перед нами многотысячную толпу." 1 января 1918 г. эти 154 офицера встретились с добровольцами.
     Исключительную роль в спасении офицеров в Москве и отправке их на Дон и в Оренбург сыграла сестра милосердия М.А.Нестерович, без устали собиравшая для них по крохам деньги и организовавшая эвакуацию офицеров через солдатский "Союз бежавших из плена", снабжавший их своими документами. Более того, на станциях Грязи, Воронеж, Лиски солдаты из "Союза" дежурили на вокзалах, помогая отбить у толпы арестованных офицеров. Первая партия в 142 человека уехала врассыпную с разных вокзалов, затем было доставлено 120 офицеров к Дутову; всего из Москвы ею было спасено и отправлено в белые формирования 2627 офицеров и юнкеров. Некоторое количество офицеров смогло добраться до границ Дона только тогда, когда армия уже ушла в Кубанский поход. Им пришлось остановиться и скрываться в станицах и хуторах, до которых они дошли, но многие не решились на это и повернули назад. В ст. Митякинской к апрелю собралось до 40 офицеров, до 100 - в соседней Луганской, но из-за неготовности казаков оказать сопротивление им пришлось сдаться или распылиться .
     Хотя Дон представлял собой "маленький незатопленный островок среди разбушевавшейся стихии" - только здесь офицеры продолжали носить золотые погоны, только здесь отдавалась воинская честь и уважалось звание офицера, но и тут атмосфера была крайне неблагоприятной для добровольцев. Даже в Новочеркасске в ноябре несколько офицеров были убиты в затылок из-за угла. Не изведавшее власти большевиков казачество оставалось тогда равнодушным, а "рабочие и всякий уличный сброд с ненавистью смотрели на добровольцев, и только ждали прихода большевиков, чтобы расправиться с ненавистными "кадетами". Мало понятное озлобление против них...было настолько велико, что иногда выливалось в ужасные, зверские формы. Ходить в темное время по улицам города, а в особенности в Темернике, было далеко не безопасно. Были случаи нападений и убийства. Как-то раз в Батайске рабочие сами позвали офицеров одной из стоявших здесь добровольческих частей к себе на политическое собеседование, причем гарантировали им своим честным словом полную безопасность. Несколько офицеров доверились обещанию и даже без оружия пошли на это собрание. Около ворот сарая, где оно должно было происходить, толпа окружила несчастных офицеров, завела с ними спор сначала в довольно спокойном тоне, а затем, по чьему-то сигналу, рабочие бросились на них и буквально растерзали четырех офицеров...На другой день я был на отпевании двух из них в одной из ростовских церквей. Несмотря на чистую одежду, цветы и флер - вид их был ужасен. Это были совсем юноши, дети местных ростовских жителей. Над одним из них в безутешном отчаянии плакала мать, судя по одежде, совсем простая женщина". В город приходилось отпускать только по 5 человек вместе и хорошо вооруженных .
     Немногочисленность добровольцев компенсировалась тем, что это были люди, беззаветно преданные своей идее, имевшие военную подготовку и боевой опыт, которым было нечего терять, кроме жизни, сознательно поставленной на карту спасения родины. Ген. Лукомский, характеризуя моральные качества первых добровольцев, вспоминал, как выбранный им на должность адъютанта офицер отказался занять эту должность: "По его словам, он не хотел бы занимать безопасное место адъютанта в то время, когда его товарищи подвергаются лишениям и опасностям боевой жизни. Вскоре после этого он был убит, спасая в бою раненого офицера. Узнав о его смерти, пошел в ряды Добровольческой армии его брат, тяжело контуженный во время Европейской войны и безусловно подлежащий освобождению от службы. Он также был убит. Третий их брат был убит во время Европейской войны. Из таких честных и доблестных бойцов была сформирована маленькая армия генерала Корнилова". Руководители армии - генералы Л.Г.Корнилов, М.В.Алексеев, А.И.Деникин, С.Л.Марков, И.Г.Эрдели и другие, представляли собой цвет русского генералитета. Многие из добровольцев уже лишились близких, часть принимала участие в боях в Петрограде и Москве. Вот одна из типичных судеб: "Мне рассказали потом его историю. Большевики убили его отца, дряхлого отставного генерала, мать, сестру и мужа сестры - полного инвалида последней войны. Сам подпоручик, будучи юнкером, принимал участие в октябрьские дни в боях на улицах Петрограда, был схвачен, жестоко избит, получил сильные повреждения черепа и с трудом спасся. И много было таких людей, исковерканных, изломанных жизнью, потерявших близких или оставивших семью без куска хлеба там, где-то далеко, на произвол бушующего красного безумия. По возрасту и чинам это были самые разные люди: "В строю стояли седые боевые полковники рядом с кадетами 5-го класса" .
     "В одной картине запечатлелась героическая борьба на Дону. Широкая улица большого города. Многоэтажные дома с обеих сторон. Парадные подъезды больших гостиниц. В залах ресторанов гремит музыка. На тротуарах суетливое движение тысячной толпы, много здорового молодого люда. Выкрики уличных газет, треск трамваев. Проходит взвод солдат. Они в походной форме, холщевые сумки за спиной, ружья на плечах. По выправке, по золотым погонам вы узнаете офицеров. Это третья рота офицерского полка. Вот капитан Зейме, Ратьков-Рожнов, вот Валуев, полковник Моллер, поручик Елагин, с ними два мальчика, еще неуверенно ступающих в больших сапогах по мостовой. Куда они идут? Под Ростовом бой. Полковник Кутепов с 500 офицерами защищает подступы к Ростову. Под Батайском ген. Марков с кадетами и юнкерами отбивается от натиска большевиков. Батайск за рекою. На окраинах слышна канонада. Потребовано подкрепление, и из Проскуровских казарм вышло 50 человек. Представьте себе эту картину. По шумной улице большого города в толкотне праздничной толпы проходит взвод солдат. 50 человек из пятисоттысячного города. И вот, когда перед вашими глазами встанут эти 50, вы поймете, что такое Добровольческая армия".
     9 (22) февраля 1918 г. Добровольческая армия выступила из Ростова в свой легендарный 1-й Кубанский ("Ледяной") поход на Екатеринодар, ставший поистине героической эпопеей русского офицерства. Численность ее составляла 3683 бойца и 8 орудий, а с обозом и гражданскими лицами свыше 4 тысяч. В самом начале похода в ст. Ольгинской армия, состоявшая до того из 25 отдельных частей, была реорганизована (батальоны превратились в роты, роты - во взводы) и получила следующий вид:
     Сводно-Офицерский (1-й Офицерский) полк (ген.. Марков) - из трех офицерских батальонов разного состава, Кавказского дивизиона, части Киевской школы прапорщиков, Ростовской офицерский и Морской рот;
     Корниловский ударный полк (полковник Неженцев) - со включением частей Георгиевского полка и отряда полковника Симановского;
     Партизанский полк (ген.. Богаевский) - 3 пеших партизанских сотни, главным образом из донских партизан;
     Особый Юнкерский батальон (ген. Боровский) - около 400 чел. (1-я рота из юнкеров и кадет, 2-я и 3-я из учащихся) - из прежнего Юнкерского батальона, Отдельного Студенческого батальона (Ростовского студенческого полка) и части Киевской школы прапорщиков;
     Артиллерийский дивизион (полковник Икишев) - 4 батареи (подполковники Миончинский, Шмидт, Ерогин и полковник Третьяков);
     Чехословацкий инженерный батальон - до 250 чел. с Русско-галицким взводом (капитан Неметчик, инженер Кроль, прапорщик Яцев);
     Техническая рота (полковник Банин);
     Конный отряд полковника Глазенапа - из донских партизан;
     Конный отряд полковника Гершельмана - из регулярных кавалеристов;
     Конный отряд подполковника Корнилова - из бывших чернецовских партизан.
     Охранная рота штаба армии (полковник Дейло);
     Конвой (из текинцев) командующего армией (полковник Григорьев);
     Походный лазарет (доктор Трейман).